Предложение было настолько неожиданным, что Латышев мгновенно протрезвел. Он уже открыл было рот, подбирая слова для вежливого отказа, но тут Самохвалов вновь заговорил:

– Не спешите с ответом, капитан. Вам вновь захотелось в окопы, под пули?

– Михаил Семенович, я что-то отказываюсь вас понимать…

– Все очень просто. Помните, вы сказали, что уже имели дело с контрразведкой год назад. Так вот, было страшновато? Только честно!

И, не дожидаясь ответа, Самохвалов продолжил:

– Было, было! Я знаю. А теперь подумайте, что лучше: бояться самому или чувствовать, как боятся вас?

Подумав, Латышев стал говорить о том, что можно добросовестно выполнять свои обязанности, свой долг, и тогда не надо будет никого бояться. Говорил еще что-то в этом же роде. Но все его рассуждения выглядели не очень убедительно и маловразумительно. Самохвалов слушал, не перебивая, и улыбался. Наконец, он заговорил:

– В моей специальности немало изъянов, но есть и много преимуществ. Я всегда информирован лучше других, мне дано прав больше, чем остальным, я мало кого боюсь, меня – все! Подумайте над моими словами, а завтра дадите ответ.

– А сегодня?

– А сегодня будем отдыхать. Уже темнеет. В штабе все равно никого уже нет. А завтра, независимо от вашего решения, я помогу быстрее определиться.

– А где мне посоветуете разместиться?

– Да здесь же. Я квартирую у Васильича, и вы со мной будете жить. Точнее, проживать. Не возражаете, если мы расположимся в одной комнате?

– Конечно, нет, – ответил Латышев. Ему и самому страшно не хотелось выходить на мороз из этого теплого, сытного куреня.

– Тогда я скажу, чтоб нам приготовили теплую воду. Привык, знаете, мыться на ночь.

– На фронте это недосягаемая роскошь, – вздохнул Латышев.

– Вот вам еще один аргумент в пользу моего предложения, – кивнул Самохвалов. И добавил: – Я вам дам погоны, пришейте их на место. А Марфа начистит и выгладит форму. Уж извините, вид у вас, мягко говоря, не штабной. Очень мягко говоря!

Вечером, уже лежа на пуховике и пытаясь избавиться от части жарких подушек, Юрий Митрофанович спросил Самохвалова, почему хозяин так приветлив и любезен с ним?

– А вы-то как думаете? – ответил тот вопросом на вопрос.

– Наверное, хорошо платите.

– Вздор! Плачу я ему не больше, чем все остальные. Он меня просто боится.

– Почему? У него есть на то причины?

– Никаких причин для страха у него нет. А боится он меня потому, что знает: я из контрразведки. Вот и все причины его любви ко мне.

Самохвалов расположился за маленьким столом, достал из кожаного портфеля какие-то бумаги и выдвинул побольше фитиль керосинки:

– Я не помешаю вам? Мне надо еще поработать… А вы спите.

– Конечно, Михаил Семенович. Работайте…

Латышев повернулся к стене и мгновенно забылся глубоким сном.

Самохвалов разбудил его рано утром. Он был свеж, бодр, выбрит, благоухал одеколоном и напевал сквозь зубы:

– Похоже, что вы не ложились, – сказал Латышев, зевая. – Как поработали вчера?

– Плодотворно. Двоих под расстрел придется, троим – допрос третьей степени…

Латышев хотел спросить, что это за допрос такой, но по выражению лица контрразведчика понял, что третья степень сулит еще больше неприятностей, чем первые две.

– Я еще и с утра работал, – похвастался Михаил Семенович, со значением рассматривая Латышева. – Вестового в штаб послал, чтобы шифротелеграмму отправил… Может, придется еще одного мерзавца расстрелять. А может, он и не мерзавец вовсе, а вполне приличный человек…

Капитан подмигнул.

– У нас ведь так: все на грани. Бывает – или за стол, или в яму! Кстати, пойдемте, откушаем казачьих разносолов. Сегодня у них шанешки со сметаной да свежее заливное из судака!

Самохвалов в радостном предвкушении потер ладони.

Через сорок минут они вышли на стылую, насквозь продуваемую улицу. Но после сытного завтрака мороз уже не казался таким обжигающим. Они шли рядом, и Латышев думал, как тактичнее, чтоб не обидеть капитана, отказаться от его предложения. Все-таки постоянные расстрелы и допросы трех степеней Юрия Митрофановича решительно не привлекали.

«А может, он уже передумал? – с надеждой думал Латышев. – С одной стороны, хорошо, если так, а с другой – особистов действительно все боятся…»

За несколько шагов до штаба Самохвалов резко остановился и решительно спросил:

– Так что, Юрий Митрофанович, вы со мной или?..

– Совершенно неожиданно для себя Латышев ответил прямо противоположное тому, что собирался:

– С вами, Михаил Семенович! Конечно, с вами!

Контрразведчик чему-то усмехнулся, бросил острый взгляд.

– Отлично! Я почему-то так и думал, что вы согласитесь. Тогда пойдемте, надо решить кое-какие формальности.

«Кое-какие формальности» заняли почти весь день. Юрию Митрофановичу пришлось заполнять подробные анкеты, писать и переписывать свою биографию, отвечать на многочисленные вопросы. С ним беседовали человека три-четыре, по часу-полтора. Эти разговоры больше всего раздражали: приходилось отвечать на множество бестактных, бесстыжих и откровенно глупых вопросов: занимались ли вы онанизмом? Снятся ли вам сексуальные акты с животными? Вы получили задание внедриться в контрразведку? Больше любите подглядывать за женщинами в бане или туалете? Как поддерживаете связь с большевиками?

К вечеру он был разбит, раздражен и проклинал себя за то, что согласился сменить пусть тяжелую, но привычную и достойную жизнь офицера-строевика на эту непонятную, изощренную работу с двойным дном. На которую еще и попасть не просто – надо обязательно вымазаться в дерьме с ног до головы!

Совершенно неожиданно в комнату, где Латышев ждал решающего собеседования, осторожно заглянул… Арефьев! Капитан бросился ему навстречу с распростертыми объятиями, но есаул поспешил захлопнуть дверь. А через несколько минут за ним зашел сияющий Самохвалов:

– Ну вот, все и разъяснилось! Никакого третьего расстрела сегодня не будет! Сейчас со спокойной совестью зайдем к начальнику КР, он даст санкцию, и вы – наш!

Они шли по длинным коридорам, и Латышев спросил:

– А есаул Арефьев случайно здесь оказался?

Михаил Семенович весело хохотнул.

– Запомните, случайностей в жизни не бывает, – назидательно сказал он. – Есаул вас опознавал. Удостоверил, так сказать, вашу личность!

Латышев споткнулся.

– Зачем? У меня же документы, рекомендация полковника Безбородько?

– Ерунда! Враг хитер и коварен, не только документы подделают, но и двойника подберут! Я с утреца послал запрос в действующую армию, только Безбородько, как нарочно, убит три дня назад! Совпадение? Но в нашей работе и совпадений не бывает! Вот и вырисовалась картинка: некто представил ничего не значащую рекомендацию и рвется в штат особо секретного органа…

– Да я не рвался…

– Это вам так кажется! А нам ведь сразу все ясно… В таком случае можно сразу расстреливать, ну, в крайнем случае под третью степень направить…

– Почему же не направили? – чужим голосом спросил Латышев.

– Слабину дал! Понравился ты мне, да и Безбородько я уважал… Потому стал дальше копать. Пришлось искать, кто знает настоящего Латышева. Вот и нашли есаула…

– Значит, вы во мне сомневались?

Самохвалов снова хохотнул.

– Запомни, контрразведчик всегда сомневается. Пьянка, брудершафт, разговоры о дружбе – все это игра. Спектакль, который ничего не стоит. Главное – факты. Если бы они не сошлись, я бы тебя сейчас по-дружески шлепнул в нашем подвале.

– За что?!

– За попытку проникновения в КР! Да чего ты куксишься: факты-то сошлись!

– А если бы не отыскали есаула?